Открытая книга

Рубрика: Библиотека медика

В сегодняшней рубрике «Библиотека медика» мы расскажем о романе «Открытая книга» В.А.Каверина. В нем повествуется о молодом ученом Татьяне Власенковой, работающей в области микробиологии. Писатель прослеживает нелегкий, но мужественный путь героини к научному открытию, которое оказало глубокое влияние на развитие медицинской науки. Становление характера, судьба женщины-ученого дает плодотворный материал для осмысления современной молодежью жизненных идеалов.

Вениами́н Алекса́ндрович Каве́рин (настоящая фамилия - Зи́льбер; 1902—1989) — русский советский писатель и сценарист, член литературной группы «Серапионовы братья».

Родился 6 апреля 1902 года в семье капельмейстера 96-го пехотного Омского полка Абеля Абрамовича Зильбера и его жены - урождённой Ханы Гиршевны Дессон, владелицы музыкальных магазинов.

Старшая сестра Каверина — Лея Абелевна Зильбер (в замужестве Елена Александровна Тынянова, 1892—1944) — вышла замуж за Ю. Н. Тынянова, одноклассником которого был старший брат Каверина Лев Зильбер, впоследствии — крупный советский вирусолог.

Кроме того, в семье росли ещё трое старших детей — Мирьям (в замужестве Мира Александровна Руммель, 1890 — после 1988, жена первого директора Народного дома им. А. С. Пушкина Исаака Михайловича Руммеля), Давид, впоследствии военный врач, и Александр (1899—1970), композитор, взявший псевдоним Ручьёв.

14 августа 1912 года, по результатам приёмных испытаний, Вениамин был зачислен в приготовительный класс Псковской губернской гимназии, где проучился 6 лет.

Затем он окончил Ленинградский институт живых восточных языков по отделению арабистики (1923) и историко-филологический факультет Ленинградского государственного университета (1924). Был близок к младоформалистам. В 1929 году защитил диссертацию «Барон Брамбеус. История Осипа Сенковского».

Псевдоним «Каверин» был взят им в честь гусара П. П. Каверина, приятеля молодого Пушкина, выведенного им под собственной фамилией в первой главе «Евгения Онегина».

Первый рассказ Каверина — «Хроника города Лейпцига за 18… год» — был опубликован в 1922 году.

В начале 1920-х годов входил в литературную группу «Серапионовы братья». Ранние рассказы были написаны на фантастические сюжеты.

Обращение к реальной жизни отразилось в романе «Девять десятых судьбы» (1926) и др. В 1927 году принял участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонёк».

Наибольшую известность приобрел приключенческий роман «Два капитана», в котором показаны овеянные романтикой путешествий духовные искания советской молодёжи военного поколения. Романы «Открытая книга» и «Два капитана» были неоднократно экранизированы.

В 1935—1949 годах Каверины жили в бывшем доме Придворного конюшенного ведомства.

В годы Великой Отечественной войны, Вениамин Каверин работал на Северном флоте. Собирая материал для второй книги «Два капитана», посещал основные соединения флота, наблюдал и изучал боевую работу личного состава. Во время посещения кораблей и частей, беседовал с матросами и офицерами по вопросам советской литературы, оказывал помощь работникам военных газет. Результатом поездки стало опубликование ряда статей и очерков в местных и центральных газетах. За это Каверин был награжден в 1945 году орденом Красной звезды.

В 1956 году был членом редакции запрещённого партийными властями альманаха «Литературная Москва». В 1958 году был едва ли не единственным в СССР крупным писателем старшего поколения, кто отказался участвовать в травле Бориса Пастернака в связи с публикацией на Западе его романа «Доктор Живаго» и присуждением ему Нобелевской премии.

В 1962 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга Булгакова «Жизнь господина де Мольера»; в справке, сопровождающей роман, Вениамин Каверин впервые упомянул о «Мастере и Маргарите» как о произведении, в котором «невероятные события происходят в каждой главе».

Жена - детская писательница Л. Н. Тынянова, младшая сестра Ю. Н. Тынянова. Дочь - фармаколог Наталия Вениаминовна Каверина, старший научный сотрудник НИИ фармакологии РАН, автор монографий «Фармакология коронарного кровообращения», «Фармакология моноаминергических процессов», «Современные аспекты фармакологии антиангинальных средств». Сын - Николай Вениаминович Каверин, доктор медицинских наук, профессор, академик РАМН, заведующий лабораторией физиологии вирусов Института вирусологии имени Д. И. Ивановского РАМН. Брат — иммунолог Лев Александрович Зильбер. Племянник - Лев Львович Киселёв, учёный в области молекулярной биологии и биохимии.

Умер 2 мая 1989 года. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

* Сперва все ножи я воткнула в песок крест-накрест, и получилась прекрасная решетка, совсем как вокруг губернаторского садика на Расстанной. Потом стала по очереди вытаскивать их и снова втыкать - так было веселее работать. В общем, я даже любила чистить ножи, мне нравилось, когда они начинали блестеть. Вытирать посуду - это тоже было ничего, если бы Домна Ефимовна не сердилась, когда нужно было просить у хозяйки чистое полотенце. Сердилась она на хозяйку, а попадало-то мне!

* В ту пору я все выбирала - у меня была такая привычка. Среди учениц прогимназии Кржевской, которых я видела лишь издалека в их белых передничках и коричневых платьях, я выбирала подруг. Я выбирала дома, в которых мне хотелось бы жить. Сейчас из двух гимназистов, стоявших друг против друга, я выбрала того, который стоял слева. Он был высокий, прямой, с откинутыми назад плечами. Фуражка у него была надета низко, и нос из-под козырька казался неестественно длинным. Он смотрел мрачно, пристально, исподлобья. Но все-таки я выбрала его, потому что второй был какой-то неприятный - полный с короткими ногами. Должно быть, ему было холодно, потому что время от времени он начинал трястись, торопливо дыша на дрожащие пальцы.

* Но и это была дуэль! Меня даже затрясло, так стало вдруг интересно. Очевидно, те, которые отмеривали шаги, уговаривали тех, которые стояли. Они доказывали что-то, убеждали - в чем и зачем? Но эти уговоры не привели ни к чему, потому что, совершенно одинаково махнув рукой, те, которые отмеривали таги, достали откуда-то два револьвера...

* Только что мне было холодно, я не хотела, чтобы они стреляли, и волновалась. А теперь мне было не холодно, и я нисколько не волновалась. Я лежала и смотрела в небо. Я знала, что он попал в меня и убил и что сейчас все кончится навсегда.

* Тем более! Неудобно же его оставить, а меня исключить.

* Один день я совершенно не врал. Кажется, что это очень мало. А на деле - много, потому что большинству людей приходится врать буквально на каждом шагу. Например, ты утверждаешь, что не хочешь чаю. Это вранье из вежливости. Ты вежливая и поэтому врешь. Бывает вранье от гордости, страха и так далее. Я составил таблицу - видишь, висит на стене. Я тебе ее потом объясню.

* Где я читала, что усилием воли можно заставить себя уснуть? Я постаралась в душе сделать это усилие. Не знаю, помогло ли оно, но я стала засыпать - уже смутно услышала скрежет ключа в замочной скважине и грузные шаги Надежды Петровны по коридору. "Как хорошо, что кончился этот день!" - подумала я, а почему хорошо, уже не могла вспомнить, забыла.

* Болезненное чувство, что пройдет год или два после выхода труда и твоя идея начнет жить самостоятельно, и - кто знает! - пойдет такими путями, которые ты не предвидел.

* Это человек сложный, - сказал он. - Честолюбие и прямота, которая может так же повредить ему, как некогда мне. Блеск ума и слепота эгоизма. Воля и странная способность легко поддаваться влиянию. Чувствительность, холод и над всем этим огромная, все ломающая жажда жизни.

* Так или иначе, выход был только один: работать. И я работала, стараясь отогнать от себя печальные сомнения, мучившие меня, как повторяющийся, утомительный сон.

* Вот в старых Боткинских бараках я прохожу вдоль длинного ряда коек, на которых лежат больные - возбужденные, сосредоточенные, застигнутые врасплох, потрясенные, равнодушные, полумертвые. Страстная, мучительная работа идет на каждой койке: жизнь работает, чтобы победить смерть. Невидимый мир, о котором рассказывал старый доктор, господствует в лихорадочном напряжении барака. Как же проникнуть в этот загадочный мир?

Дифтерийная палочка по-прежнему отказывается терять свои ядовитые свойства, работа не клеится, и, думая о ней днем и ночью, на лекциях и практических занятиях, на кафедре и на заседаниях предметной комиссии, я вспоминаю наконец, что старый доктор в одной из лекций упоминал о подавляющем действии экстракта печени на возбудители сибирской язвы. Впервые за последние три года я нахожу среди лопахинских дневников и писем записи лекций Павла Петровича, нахожу и принимаюсь за чтение.

* Была уже ночь, когда, дождавшись обратной машины, я перевезла механика в Главный Хутор и положила в "больницу" - стационара тогда еще не было, - состоявшую из двух палаток, каждая на одиннадцать человек. К счастью, в той палатке, куда я поместила Бородулина, было немного больных - только трое.

* Стараясь справиться с дрожью, время от времени пробегавшей вдоль спины, я прежде всего отправилась к директору и доложила ему о положении дел. На этот раз мы говорили минут двадцать, и тем не менее еще через двадцать на Цыганский участок уже мчалась машина с лизолом, карболкой и т. д., а в километре от Главного Хутора уже разбивали палатки - изолятор на тридцать шесть человек. Инструкция по борьбе с холерой, сложенная вчетверо и лежавшая до сих пор в прошлогоднем "Календаре для врачей", вдруг ожила и стала главным предметом моих размышлений.

* Прошел год с тех пор, как борьба за лабораторию кончилась нашей победой, и это был год медленного привыкания старых работников к новым, а новых - друг к другу. Труднее всего было с Коломниным, и не только по той причине, что у него был неприятный характер: он работал так, как будто вокруг него были не живые люди, а автоматы, производящие те или другие действия, полезные для развития науки. Он был честен, точен, беспощаден к себе и одновременно чужд той общности научных интересов, без которой наша лаборатория, как и любая другая, была бы безжизненна и бесплодна. "В науке нужно интересоваться явлениями, а не людьми", - однажды сказал он мне и только иронически поднял брови, когда Лена возразила, что человек - это и есть самое ценное в науке.

* В Средней Азии, в Кара-Кумах, в туркменских степях он воевал с болезнями, "прилетающими на крыльях", с лейшманиозом, который передается москитами, с малярией, которую переносят комары. Он увлекался авиаопылением, борьбой против малярийного комара с самолетов: сотни тысяч гектаров заболоченной земли были опылены под его руководством. На одной из далеких границ Советского Союза он занялся беспощадным уничтожением крыс - переносчиков чумы и сыпного тифа.

* Теперь весь уклад нашей семейной жизни стал совершенно другим. Правда, теперь Андрей - когда он бывал в Москве - значительно раньше возвращался с работы. Но возвращался он расстроенный, раздраженный, усталый, и мы говорили - шепотом - о тех необъяснимых, пугающих переменах, которые происходили в стране.

* А теперь о другом. Я слышал, что ваша поездка на фронт удалась, Кипарский на всех заседаниях кричит, что он очень доволен. Поздравляю вас. Это был умный шаг, и теперь можно не сомневаться, что для вашего препарата, а значит, и для вас, открыта дорога. Но знаете ли вы, что именно теперь стало ясно, что ваш препарат - это только начало. Наступает эра антибиотиков - не будем бояться этого слова, - и эта новая эра потребует не только координации сил, она приведет к теоретическому перевооружению. Вот тут-то и окажется, что нам не только нужен, но крайне необходим небольшой на первых порах, но хорошо вооруженный теоретический центр.

* Но на самом деле в его догадке нет ничего смешного! Всю зиму мы с Андреем обсуждаем этот на первый взгляд простой, а на деле очень сложный вопрос. И наш интерес к нему вызван вовсе не тем, что я читаю лекции в ЦИУ. Интерес семейный, и касается он Павлика, который вот уже третий год работает в лаборатории научно-исследовательского института и которому деканат фактически запрещает заниматься наукой, потому что часы лекций совпадают с часами лабораторной работы. Это было бы логично, если бы он плохо учился, но он отличник и, стало быть, не так уж нуждается в обязательном посещении лекций! Андрей посмеивается, а меня возмущает нелепость, заставляющая способных студентов терять неоценимое время на лекциях, которые читаются подчас бездарно и скучно.